Геннадий Прашкевич - Земля навылет[litres]

Черный ровер, как капля ртути, катился по крутому каменистому склону, будто знал, куда ему надо.

«А вдруг он, правда, пришелец?» — сказал я.

«Тогда зачем ты на него пописал?» — спросила Ханна Кук.

Рупрехт оживился. «Ханна Кук, — сказал он. — Представьте, что вы, вся такая опрятная, впервые высаживаетесь на неизвестную планету-сад. Пчелы, птички — все, как в сказке. Вы, конечно, наводите красоту, играете зеркальцем, как же — первый контакт! И тут — на тебе! — является неизвестное разумное существо и поступает с тобой, как Костя».

«Некоторые животные так и поступают», — неудачно защитила меня Цикада.

Ирке Летчик хорошо. На станции Хубу у нее — удобный атриум и никаких духов, только проверенный робот Мик. А в Центре исследований на Земле — мебель обита замшей. Сидит себе и эхо в кофточки разного цвета наряжает. Зато есть такие фаны, что при одном только упоминании моего имени слышат нежный чудесный звук. А есть такие, что, услышав мое имя, сами бодро кричат: «Позитив!». Даже запуганные землетрясениями жители сейсмоопасных районов Земли при упоминании моего имени расслабляются. Когда я играю в Центре исследований, обезьяны Цикады захлебываются от счастливых слез, а доктор Микробус прячет морщинистое лицо в ладонях. Жил на Земле древний мастер Тесторе, носил очки с треснувшими стеклами и делал замечательные скрипки. Одна досталась мне. Когда играю минор, из капелек пролитой на подоконник воды прорастают поблескивающие кристаллы, а когда играю мажор — в воздухе распускаются розы.

А Ирка оставила мою скрипку на Лунной базе. «Сколько можно пиликать этого Тартини!» — «Тартини — великий ком!» — «Еще скажи, что Хувентино Розас — великий ком? Или этот… как его… Корелли! Комарам на смех. На Олимпе ты будешь играть свою музыку!»

«Интересно, как ты это себе представляешь?»

«Огромная гора. И ты со скрипкой».

«А что за гора?»

«Говорю же, Олимп!»

«Мы что, поедем в Грецию?»

«Нет, что ты. Мы полетим на Марс!»

«Там двадцать семь километров высоты! У меня руки будут дрожать».

«Я обо всем договорюсь. Мы будем в сьютеллах. Китайцы тебя услышат — с деревьев попадают!»

Ползли облака. Белесые, сквашенные. Китайцам надо сильно упираться всеми копытами, чтобы поскорее надышать нормальную атмосферу. Правда, в момент Большого взрыва весь мир вообще был никакой. Это сейчас Вселенная настолько выросла, что с большой вероятностью является евклидовой. С пространством, в принципе, мы уже научились управляться. Сьютеллы — прямое тому доказательство. Когда Глухой говорит о новостях науки, особенно о своих «полостях», мои обезьяны тревожатся. Думаю, они в курсе многих научных проблем, скажем, вполне могут представлять, что пространство вблизи нейтронных звезд — кривое. А Глухой и Файка еще тайком обучают обезьян языку жестов. В ночь ужасного бесшумного взрыва в Центре исследований мой любимый лангур находился в третьем корпусе, его готовили для прогулки с нами на Марс, даже побрили и одели в сьютелл. А из лаборатории доктора Микробуса в тот день пропала чудесная платиновая звездочка, украшенная смоллетой. Я позвала Глухого. «Что за дела?» Я объяснила, и он тут же показал обезьянам выпрямленный средний палец руки.

«Зачем ты так?»

«А ты посмотри на эти вороватые морды!»

«Во-первых, не вороватые. Во-вторых, лица».

Глухого не переспоришь. Он уверенно показал жестами: морды!

Хульманы и лангуры замерли. Может, Глухой напоминает какого-нибудь их жестокого предка: дриопитека или проконсула. Повинуясь приказу, смиренно уселись на полу в кружок, закрыли головы ладонями. На языке жестов Глухой подробно рассказал, как с такими, как они, поступают в Индии, на их исторической родине. В Варанаисе, показал он жестами, ваши мохнатые сестрицы, братья, дяди и тети, бабушки и дедушки живут в чудесном старинном храме — наслаждайся жизнью, думай о будущем, а они время от времени самовольно срываются в город. От баловства и лени душевной. У них в храме все есть, а они грабят прохожих, тащат все, что попадет под руку. «И напрасно вы думаете, — показал Глухой жестами, — что ваши мохнатые родственники несут все украденное в свой чудесный обезьяний храм. Нет, нет и нет! Они просто воруют».

Я чуть не заплакала.

Не верь им, показал жестами Глухой. У тебя, Цикада, доброе сердце, а у твоих воспитанников сердца заросли шерстью, в них не осталось места для раскаяния. По наглым глазам видно, как они завидуют той вороватой морде, которая уперла платиновую звездочку со смоллетой. И зря завидуете, предупредил он. В определенных условиях смоллета может активизироваться. Тогда внутри вора вспыхнет огонь, на несколько порядков превышающий температуру Солнца.

Обезьяны заплакали. Пока Глухой пил кофе, они поодиночке бегали к доктору Микробусу жаловаться. Доктор Микробус гладил виноватые головы, но советов никаких не давал. А Глухой допил кофе и снова рассадил моих послушных воспитанниц на полу. Я в то время находилась в лаборатории и не могла запретить Глухому беспощадно показывать лангурам и хульманам самые ужасные фотографии. Например, снимок черной дыры, заглатывающей сразу три звездных скопления.

«Знаете, как Вселенная выглядела до Большого взрыва?»

Обезьяны не знали. «Разве Цикада не рассказывала вам про блаженного Августина?»

Хульманы и лангуры заспорили. Одни не слышали такого имени, другие будто бы когда-то слышали, но забыли, третьи по неизвестным соображениям и слышать о блаженном не желали. А этот Августин всего лишь предполагал, что время и пространство до Большого взрыва ни в каких нынешних качествах не существовали и «нормальное» четырехмерное пространство-время возникло только в процессе. Как при этом выглядело пространство? — на такой вопрос хульманы и лангуры низко опустили головы. «Есть теория, — показал Глухой обезьянам прямой средний палец руки, — что в самом начале пространство имело десять измерений, правда, шесть из них оставались свернутыми в «трубочки» диаметром примерно планковой длины.

Поняли? Выделение времени в континууме пространство-время, как особой координаты, и есть способ восприятия мира живым». И опять показал обезьянам палец.

«Сон?»

«Сладкий, послеобеденный». «Ты, Мак, ничего не упустил?» «Законченное и совершенное произведение». В черном пространстве, расшитом звездами, праздничная елка, сияя огнями и хлопушками, совершала очередное кругосветное путешествие. Доктор Макробер рассматривал красавицу с некоторой опаской. Два контейнера смоллет. Китайцы уже знают, где находится доктор Макробер, и незатейливо напоминают о проблеме, требующей безотлагательного решения.